Николай Зенькович - ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга]
Я сразу назвал твою фамилию. Зарплата 800 рублей. Давай приходи в понедельник утром, скажи Яшину, пусть закажет пропуск, поговорим.
— Спасибо, Петр Кириллович.
— Мы должны помогать друг другу. И не забывать друг о друге.
Вчера вечером звонил приятель из Казани. Как только попросил его взять меня на ставку временно, чтобы переждать эту ситуацию, он стал жаловаться на связь, на плохую слышимость и т. д.
Главный редактор газеты «Труд» А.С. Потапов, который приглашал меня прогуляться в Филевском парке, не дает о себе знать.
Сессия Верховного Совета БССР приняла решение о переименовании Белорусской Советской Социалистической Республики в Республику Беларусь. Ни Советской, ни Социалистической. Вот так.
В программе «Время» сюжеты, связанные с Горбачевым, идут десятыми — двенадцатыми по важности. Впереди Ельцин. В «Курантах» карикатура: Ельцин ведет за руку ребенка-Горби с игрушечным танком.
23 сентября. Возле метро «Кунцевская» есть газетная витрина. Так вот, из газеты «Известия» за 21 сентября узнал, что Аушев утвержден председателем комитета по делам воинов-интернационалистов при президенте СССР. Это значительно шире, чем афганская тема. Все выходные думал о предложении Лучинского и даже был склонен принять его.
Утром взял несколько своих военных книг, чтобы показать Лучинскому — эта тема мне знакома, — и поехал на Старую площадь. В девятый подъезд пропускают по удостоверениям ЦК. Поднялся на третий этаж. На дверях названной комнаты табличка — ЦК КПСС. Это кабинет, в котором раньше сидел Сле-зко, когда был заместителем председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. А сейчас там все секретари— Ивашко, Лучинский, Строев, Семенова. Как технические работники, все в одной комнате.
Только открыл дверь, как из кабинета вышел Лучинский. Увидев меня, смешался, но руку подал. Я сразу понял: что-то произошло.
— Понимаешь, то место у Аушева уже занято. Сегодня выяснилось. Но ты не уходи, я сейчас занят, подожди, мне надо с тобой поговорить. Узнай, где отдел будет размещаться.
В ЦК — новоселье. Из пятого подъезда их переселяют в девятый. Когда шел по коридору третьего этажа, обратил внимание на вывески: «РСФСР. Госкомитет по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС». Невольно рассмеялся: пусть живет КПСС на Чернобыльской АЭС! Вот и реализация лозунга, который часто можно было увидеть на манифестациях демократов.
Прошел в шестой подъезд, заглянул в свой кабинет. Дверь приоткрыта, сидит в моем кресле некий чмырь. А табличка на дверях с моей фамилией.
Зашел к Яшину — заведующему секретариатом идеологического отдела. Он готовится к переезду в девятый подъезд. Наскоро переговорил, и снова к Лучинскому. В приемной уже Разумов. И снова, едва я вошел, Лучинский вышел из кабинета. Как будто видит, кто вошел.
— Николай, ты не переживай. Зарплата тебе будет идти до десятого ноября, а там что-нибудь придумаем. Парень ты хороший. Думаю, работа будет еще и здесь, в ЦК. Мне будет нужна кое-какая помощь. Только ты не исчезай совсем. Звони, заходи.
Переговорил со Строевым, за руку поздоровался с Гидасповым. Мельком видел Купцова. В дверях столкнулся с Маховым и Веселковым из Центральной контрольной комиссии. В коридоре нервно ходит Скиба — заведующий аграрным отделом.
Сегодня ровно месяц как нас прогнали с работы. Зашел в международный отдел, сидит там девушка, рассказывает страсти, как их выдворяли месяц назад.
Глава 8. КАК Я ПРЕСЛЕДОВАЛ ЖУРНАЛИСТОВ
Расскажу о нескольких ситуациях, случившихся на Старой площади в последние годы моего пребывания там.
Фамилия Анатолия Ежелева в те годы была известна многим. Корреспондент «Известий» в Ленинграде, он стал затем народным депутатом СССР, заместителем председателя комиссии Верховного Совета страны по гласности и обращениям граждан. Громкое журналистское имя он приобрел в начале 1987 года смелыми публикациями в поддержку ленинградской молодежи, которая — прошу обратить внимание.— впервые в стране после октября 1917 года вышла на улицы, чтобы защитить от уничтожения памятник старины — гостиницу «Англетер», в одном из номеров которой повесился великий русский поэт Сергей Есенин.
Публикации Ежелева в «Известиях» вызвали гнев отцов города и прежде всего тогдашнего председателя Ленгорисполкома Ходырева. Каких только ярлыков не навешивали непослушному журналисту! Заручившись поддержкой обкома партии, председатель горисполкома категорически потребовал от редколлегии «Известий» безотлагательной замены своего корреспондента на берегах Невы. Попытки редакции уладить конфликт мирными средствами, сесть за стол переговоров успехом не увенчались. Городские власти требовали убрать Ежелева. Главный редактор «Известий» Лаптев обратился с письмом в ЦК КПСС: помогите защитить нашего журналиста.
И вот я в Ленинграде. Трудный многочасовой разговор с председателем горисполкома.
— Да надо мною коллеги смеются: какой-то корреспондент на всю страну ославил, — нервно шагает он по кабинету. — Уехал в отпуск, в санатории шагу ступить не дают. Что же это такое, спрашивают. Если председателя Ленгорисполкома так молотят в центральной газете, то что с нами, периферийщиками, сделают? Это же знак всем газетерам: топчите своих мэров. И за что меня Ежелев полощет? За то, что я против массовых беспорядков? Против власти уличных эмоций? Что, на митингах будем решать судьбу памятников культуры и истории?
Не менее трудные разговоры состоялись в других кабинетах Смольного. Только подумать: возомнивший о себе невесть что корреспондентишка осмелился нарушить неписаное правило, существовавшее со времен Романова — Ленинград вне критики.
Напомню еще раз: моя поездка состоялась весной 1987 года. День шестнадцатого марта, думается, ни в коем случае нельзя отнести к разряду обычных. До шестнадцатого марта действительно ничего похожего ни в Ленинграде, ни тем более в других городах не было и быть не могло.
Среди рабочего дня в сквере на улице Гоголя, где она соединяется с Исаакиевской площадью, собралась большая толпа людей. Преимущественно эта была молодежь. Слышались возбужденные возгласы, кто-то пытался выступить с речью. Толпа наэлектризовалась. Взгляды были устремлены на обнесенную оградой территорию, превращенную в строительную площадку.
— Едут! Едут! — зашевелилась толпа. Сотни молодых людей, взявшись за руки и образовав живую цепь, двинулись навстречу машинам со строителями, которые приближались к огражденному объекту на улице Гоголя. Грузовики, краны с железными бабами, которыми разбивают стены, останавливались. Из кабин выходили шоферы, из кузовов спрыгивали рабочие.
— Не пустим! — скандировали сотни молодых людей.— Назад! Памятникам — жить!
Весь понедельник и ночь на вторник не расходились люди. Толпа то мрачно стояла молча, то взрывалась горячими спорами. Молодежь митинговала. Кто-то предложил направить телеграмму в Москву, в Министерство культуры СССР. Здесь же нашлись добровольцы, начали собирать подписи на телеграфных бланках. Подписавшихся набралось несколько сотен. Многие смотрели на здание исполкома Ленсовета, оно возвышалось напротив, на другом конце площади. Оттуда к ним никто не вышел. Тогда делегация из пяти человек направилась в горисполком. Напрасно блуждали они по коридорам и приемным. Никто не пожелал встретиться с представителями митингующих. Им посоветовали опустить свою петицию в ящик для заявлений и жалоб. В месячный срок, как и положено по закону, она будет рассмотрена.
В конце концов после долгих и настойчивых просьб делегацию приняла помощница одного из восьми заместителей председателя Ленгорисполкома. Решать эта милая женщина ничего не могла, посоветовала лишь покинуть площадь.
Люди не расходились и во вторник, и в ночь на среду. Утром в среду им передали приглашение на официальную беседу в Ленгорисполкоме. Делегацию с площади приняли два заместителя председателя горисполкома, главный архитектор города, начальник инспекции по охране памятников и главный инженер проекта строительного объекта. Встреча закончилась безрезультатно. Покидая просторный кабинет, делегация попросила остановить снос здания на несколько дней до выяснения вопроса: третьеразрядный это клоповник, как сказали им в горисполкоме, или все же памятник отечественной культуры, как полагали на площади. Просьба маленькая, пустяковая— пустовало ведь здание почти два года, что с ним случится, если постоит еще пару дней. Делегацию заверили: не волнуйтесь, ваша просьба будет рассмотрена, ответ получите к концу дня. Ну что же, хоть какая-то ясность, просветлели лица у молодых людей.
А в середине дня в среду, на глазах у всех, кто находился па площади, стены здания внезапно осели и рассыпались. У растерянных делегатов отвисли челюсти. Выходит, все время, пока шли переговоры, и даже еще раньше, до встречи в горисполкоме, за оградой кипела работа по подготовке его к сносу? Выходит, все было предопределено заранее, а прием делегации, беседы, обещания не более чем игра в демократию?
